Каждый герой, считающий своей миссией борьбу со злом, уверен, что сможет победить. Он идёт по озарённому солнечным светом пути, уверенный, что видит цель, пусть и далёкую, но вполне реальную. Однажды непременно наступит мир и покой. Однажды каждый сможет вложить клинок в ножны, повесить на стену как трофей и забыть о днях сражений, наслаждаясь благополучием и счастьем с родными и друзьями.
Но истина в том, что зло невозможно искоренить, если только не изменить самые основы миропорядка, то, что не под силу даже богам. На смену одному всегда приходит другое. Более того, его даже невозможно бесследно уничтожить. Исковерканная земля, отравленная неисцелимым ядом, лишённая возможности плодоносить, навсегда утратившая надежду снова обрести жизнь, кричит от боли. Кости тех, кто покоится в глубине, вопиют о возмездии. Некоторые следы ещё более вещественные – расколотые горы, вздыбленный силами, превосходящими смертное разумение, или, наоборот, затопленный ланшафт. Заметённая снегом равнина там, где раньше был цветущий город, или острова на том месте, где раньше лишь катились волны.
Зло всегда вернётся, и, повергнув одну из его форм, ты непременно навлечёшь на себя другую. Всё на свете циклично, всё повторяется, особенно если человечество не усваивает уроки. И не всегда зло принимает облик чудовища. Оно гнездится куда глубже, и даже самые благие намерения могут привести к катастрофическому результату.
Но хуже всего – когда злом оборачивается добро, сделанное от чистого сердца.
Аждаха, молодой дракон, когда-то с таким любопытством изучавший всё вокруг себя, прекрасный друг и собеседник, тот, кто всегда поймёт и поддержит, был заточён под землёй. Это было вынужденное решение, правильное но оттого не менее тяжёлое. Чувство вины всегда лежало неискупимым грузом на сердце Моракса - увы, но даже камень способен чувствовать.
И теперь он шагал по тропинке, ведущей к древу, чтобы своими глазами убедиться – внутри больше никого нет. Он ещё сам не до конца определился, как поступить. Конечно, необходимо снова запечатать Аждаху, но ничто не происходит случайно. Нужно лишь понять, для чего случается то или иное событие, и, насколько бы сокрушительным и мрачным оно ни казалось - тернистый путь порой ведёт к светлому будущему, как нынешнее изобилие и гармония гавани Ли Юэ куплены кровью, пролитыми на Войне Архонтов. Там, где пали поверженные воины, выросли деревья и цветы. Значит, и его давний друг оказался на свободе не просто так. Это даже любопытно – какие хитросплетения судьбы их ожидают дальше. Неужели у них наконец-то появилась надежда?
Обойдя дерево, Моракс направился дальше по слабым, едва заметным даже для обладателя Глаза Бога элементальным следам гео. И очень скоро его внимание привлекли звуки драки. А ещё – аура, окружавшая маленькую девочку, что внезапно очутилась в самой гуще сражения. Будучи знакомым с такими детьми, как Кли из Мондштадта, Моракс знал, что судить по внешности не стоит, но этот ребёнок казался особенным даже по его меркам. Поэтому, подавив свой первый вполне естественный порыв броситься вперёд и защитить её, он остановился, чтобы понаблюдать.

Почему огромная фабрика простаивает без дела? Почему её закрыли так быстро, и общественность так и не узнала причин? Почему застрелился ведущий учёный последнего проекта, принятого в разработку здесь, не оставив даже предсмертной записки? И почему даже власти предпочитают игнорировать всё перечисленное? Как будто они заключили некую договорённость, по которой не трогают это место, но ради чего они могли бы подвергнуть опасности такое количество людей? Ведь что ни месяц – то кто-нибудь любопытный находится, желающие то испытать свою храбрость, то докопаться до истины, там исчезли какие-то подростки из Гильдии искателей приключений, а также несколько репортёров «Паровой птицы». Безумству храбрых поём мы песню, как говорится. А ещё, по его мнению, это был тот случай, когда идиотов, каких мало, оказывается на удивление много. Несмотря на то, что здание давно опечатали со всех сторон, так что через центральный вход больше нельзя стало войти, они всегда находили способ проникнуть внутрь.
Любопытно, любопытно. Дотторе обожал совать клюв маски, даже когда его не приглашали. Хотя нет, не так – в особенности туда, куда его не приглашали. Ведь именно там по его опыту происходит самое занимательное.
Здесь пахло чужими грязными секретами, пахло смертями и опасностью, всё как Дотторе любил. Он обожал любоваться плодами чужой глупости — единственное, чем люди никогда не переставали его удивлять. Поэтому приближался он прогулочной походкой в весьма хорошем расположении духа, широко улыбаясь коллеге. Выглядел же Дотторе, как и всегда, как человек, чью самоуверенность ничто и никто не может поколебать, а совесть его кристально чиста. Он театрально кланяется Колумбине, после чего широким жестом гостеприимства, словно развалины эти принадлежат ему, указывает на фабрику, на её высокие монолитные стены, вздымающиеся к небесам трубы и чёрные провалы окон без стёкол.
— Прекрасный вид, не так ли, коллега? Если что-то величественное в необратимом распаде чего-то настолько грандиозного.
Он готов поспорить, что размахом она не уступает Заполярному дворцу. И, судя по планам здания, которое раздобыла для Дотторе разведка, куда больше находится под землёй. Возможно, даже уходит далеко и глубоко под воду. Мурашки предвкушения пробегали по коже, и ему не стоялось на месте, но, как известно, поспешишь – не только людей насмешишь, но и голову свернёшь. Свою же голову Дотторе вовсе не горел желанием по-глупому потерять, особенно после того, как она осталась у него в единственном числе.
— Распад необходим для того, чтобы выстроить нечто новое, нечто лучшее. И я весьма благодарен вам за то, что вы составите мне компанию в этой великой миссии.
Можно подумать, они собрались свергать Селестию, а не исследовать богами забытые недра никому не нужной дыры. Или что Колумбина могла не выполнить приказ самой Её Величества. Или что Дотторе действительно рад и счастлив её сопровождению. Он, который обычно брал с собой куда либо компанию либо в качестве пушечного мяса, либо как подопытных, которые так или иначе в любом случае не вернутся назад. А зачем их беречь, если полно как тех, кто желает послужить Снежной верой и правдой, любой ценой, так и тех, у кого нет выбора, кроме как отдаться армии и надеяться на лучшее. Ах, да, и, конечно же, дураков, прельстившихся яркой обёрткой «прекрасных слуг Царицы» и маячащей на горизонте блестящей славой, совершенно не представляющих себе, что на самом деле придётся делать и чем жертвовать. Их даже никто не хоронил как следует в большинстве своём — не то, чтобы не хотели, просто некоторые задания включали в себя такую опасность, что порой не оставалось тела, или же считали нецелесообразным соваться туда, чтобы это тело достать. Только потеряли бы ещё больше людей.
— Как вы посмотрите на то, чтобы проникнуть внутрь через окно? Видите ли, я бы не хотел делать лишние отверстия, ведь нам потом это чинить. Когда фабрика вновь придёт в действие, нам не нужны будут незваные гости.
А некоторые досужие индивиды воспринимали пролом в стене как приглашение войти. Конечно, ему всегда пригодится живой материал, но слишком много трагических несчастных случаев насторожит правительство, и, того гляди, явятся жандармы.

Кажется, что вот наконец удалось отстоять мирное небо над головой, что теперь можно опустить копьё и просто наслаждаться жизнью, пожиная плоды многолетнего труда. Вот уже не одно поколение выросло в сытом благополучии, не зная, что такое война, никогда не сталкиваясь с необходимостью считать каждый кусок хлеба и глоток воды. Кажется, что результаты, ради которых столькие отдали свои драгоценные жизни, наконец достигнуты, и на их могилы можно принести цветы, благодаря их, каждого, за совершённый подвиг, лежащий за пределами человеческих возможностей, но ведь люди буквально созданы для того, чтобы удивлять, не так ли? Весь нынешний Ли Юэ — прямое подтверждение их достижений. А ведь говорили, что на этой земле невозможно ничего построить, что она не будет плодоносить, и им нужно идти дальше. Как же хорошо, что народ камня настолько же упрямый, как их Архонт.
Но отчаяние подобно гремучей змее, что скользит в трещинах скал и прячется в густых диких зарослях. Оно просачивается на поверхность отравой и алчно тянется к тёплому, яркому и живому. Даже зная, что не сможет победить, оно стремится забрать с собой как можно больше того, чем так дорожат ненавистные ему обитатели наземных краёв.
На место одной поверженной тьмы рано или поздно всегда явится другая. Это один из законов мироздания. Урок, который повторяется снова и снова. Если не будете ценить то, что вам дано, потеряете всё в мгновение ока. И, как бы вам ни казалось, что каждый следующий день похож на предыдущий, любой из них может стать последним, вы этого не предугадаете. На самом деле всё существование подобно былинкам на ветру, он с лёгкостью подхватит и увлечёт их навстречу чужим краям, а то и вовсе верной гибели, в любой момент. Сегодня тебе кажется, что ты провёл праздник недостаточно роскошно, а завтра остался без дома и семьи, горевать на пустом пепелище.
Кажется, будто склизкие щупальца тёмных миазмов Бездны рассекает золотой метеор. Врезается в самую гущу, в самое нутро омерзительной скверны, обращая её кромешную вечную ночь в белый день. Что-то яростно кромсает на ошмётки безобразных тварей, порождённых словно бы воображением безумца, давно утратившего связь с реальностью. Взмахи широкого наконечника Покорителя Вихря настолько стремительны, что за ними не уследить ни одному смертному. Но Сяо не человек. И он может увидеть пылающие праведным гневом знакомые янтарные глаза и лицо, которое он, должно быть, может отличить среди всех других, даже если оно будет выглядеть иначе, непривычно для него. Чистая сила гео сгущается в воздухе, наполняя собой всю округу, вытесняя просочившуюся отраву. Здесь, где природа не может защитить себя, он заменил солнце. Сияние яркое, но не ослепительное, согревающее, но не обжигающее.
Но их противник не собирается сдаваться, и его ненависть плещет через край, как будто само небо темнеет. Темнеет, напоминая о давнем, но до сих пор лежащем неисцелимой, вечно кровоточащей раной на сердце прошлом, когда весь мир изменился. И холод. Холод замогильный, не предназначенный для поверхности. Он как будто желает похитить, вытравить не только тепло из чужих тел, но и все воспоминания о нём. Чтобы они превратились в тени самих себя, бесконечно блуждающие по пустоте.

Главным вопросом Альхайтама во всём происходящем было вполне очевидное – что именно он здесь делает. Конечно, вполне понятно, что мудрецы выбрали того, кому могут доверять, но неужели не нашлось кандидатуры лучше? Почему здесь, например, не Сайно с его матрами? Почему не эти неугомонные исследователи, которых хлебом не корми – дай поставить какой-нибудь эксперимент на свежем воздухе? Вот и прогулялись бы, может быть, часть дури из голов бы выветрилась. Альхайтам, само собой, давно уже привык, что большинство людей в голову только едят, не используя полный её потенциал, но не настолько же. Больше всего его удивляло каждый раз то, как они вообще раз за разом экзамены сдают. Ведь по впечатлениям у них в одно ухо влетает, в другое вылетает. Совсем как у Кавеха.
Ещё и с этим человеком. Нет, нельзя сказать, чтобы он плохо относился к Джохару, но их отношения никак нельзя было назвать простыми. А теперь они пробираются сквозь пышную, даже слишком пышную на его вкус, растительность вместе, перебираются через исполинские стволы поваленных деревьев, пытаются не запутаться в лианах и не наступить на те грибы, что лопаются с глухим хлопком и оставляют в воздухе облачка галлюциногенных спор. Золотистые четырёхлистники облегчают путешествие, но ненамного, потому что можно приземлиться ровно на голову хиличурлу. Или оказаться на горе, с которой не сразу сообразишь, как слезать. А один из них располагался, как выяснилось, аккурат над озером, и не именовать бы им обоим незапланированного купания, если бы они вовремя не уцепились за другой.
Самое плохое, пожалуй, состояло в том, что они не знали, где именно искать, да и что искать, пожалуй, тоже. Потому что никто не мог дать точного описания того, как выглядит рог, а полагаться на мифы и легенды – сомнительная затея. Этим сказитель им только дай волю, и у них будут руинные охотники там, где нет никого опаснее слаймов. Всё остальное, как пить дать, они приукрашивают не в меньшей степени. Кроме того, они никогда не могли договориться между собой, и у каждого историка события были описаны по-другому. Даже те из них, кому удавалось избежать оценки или личного отношения, всё равно не могли излагать достаточно объективно.
— Единственная надёжная зацепка, которая у нас есть – это что из рога постоянно льётся нектар изобилия, благодаря которому всё вокруг начинает «торжествовать праздник жизни». Потому, если вы, коллега, увидите, например, персики зайтун размером с мою голову и в количестве, в котором они обычно не растут — мы на верном пути.
Это Альхайтам сказал ещё в самом начале, но пока что ничего подобного им на глаза не попадалось. Он уже начинал чувствовать себя как идиот, а это ощущение он крайне не любил. Усугублялось оно благодаря тому, что ему доверили руководство этой экспедицией. И никого, кроме Джохара, он с собой не взял, потому что ему велели соблюдать секретность. Иначе говоря, за провал будет ответственен он, и только он. Возможно, стоило сказать уважаемым господам мудрецам, чтобы оторвали седалища от удобных кресел и отправлялись в глушь сами, но Альхайтам сдержался. Теперь не понимал, почему.